Красивая [= Красавица ] - Скотт Вестерфельд

— О.

Тэлли вспомнила о недавнем поцелуе.

«Интересно, — подумала она, — сколько раз Зейниспользовал поцелуи, чтобы пробудить у девушек воспоминания об уродскихденьках?»

— Но почему ты вернулась в город? — спросилЗейн. — Только не говори, что тебя и вправду спасла Шэй.

Тэлли покачала головой.

— Я так не думаю.

— Тебя поймали чрезвычайники? И Дэвида они тожепоймали?

— Нет, — уверенно сказала она.

Какими бы спутанными ни были ее воспоминания, она точнознала, что Дэвид по-прежнему жив. Она ярко представляла себе его, прячущегосясреди развалин.

— Объясни мне, Тэлли, почему ты вернулась сюда исдалась?

Зейн крепко сжал ее руку, ожидая ответа. Он снова подвинулсяближе, его золотые глаза сверкали в усыпанной пятнышками солнечного света тенипод деревом, он ловил каждое слово Тэлли. Но воспоминания почему-то неприходили. Пытаясь вытащить из памяти хоть что-нибудь о тех днях, она словноупиралась в глухую стену.

Покусывая губы, она проговорила:

— Почему же я не могу вспомнить? Что со мной не так,Зейн?

— Неплохой вопрос. Но что бы это ни было, это происходитсо всеми нами.

— С кем? С «кримами»?

Он покачал головой и перевел взгляд на бальные башни,возвышавшиеся чуть в стороне.

— Не только. Со всеми. По крайней мере, со всеми, ктоживет здесь, в Нью-Красотауне. Большинство вообще не желает разговаривать о томвремени, когда были уродцами. Говорят: и слышать не хотим обо всей этойребячьей чепухе.

Тэлли кивнула. Это она в Нью-Красотауне сразу заметила — запределами группировки «кримов» разговоры об уродских годах считались дурнымтоном.

— Но если все же удается кого-то разговорить,оказывается, что большинство просто-напросто не могут ничего вспомнить.

Тэлли нахмурилась.

— Но мы-то, «кримы», то и дело болтаем про добрыестарые времена.

— Мы только тем и занимались, что вытворяли что-нибудьзапретное, — сказал Зейн. — Поэтому у нас в головах сохранились яркиекартинки. Но, чтобы они не исчезли, нужно постоянно пересказывать свои истории,слушать друг друга и нарушать правила. Нужно сохранять просветленность, иначепостепенно забудешь все. Навсегда.

Тэлли поймала напряженный взгляд Зейна и вдруг кое-чтопоняла.

— Значит, для этого «кримы» и существуют, да?

Зейн кивнул.

— Верно, Тэлли. Чтобы не забывать, чтобы помочь мнепонять, что с нами не так.

— А как ты… Почему ты так не похож на остальных?

— Еще один неплохой вопрос. Может быть, я такимродился, а может быть, все дело в том, что в ту ночь, прошлой весной, когда яструсил и не ушел из города, я дал себе клятву: настанет день, и я уйду —красавцем или уродом, все равно. — Последние слова Зейн произнес совсемтихо. А потом добавил сквозь зубы: — Просто все оказалось намного труднее, чемя думал. Какое-то время была такая скука, что я начал кое-что забывать. —Он вдруг просиял. — А потом появилась ты со своими потрясающими историями,в которые так трудно поверить. И теперь все просто отлично.

— Да, вроде бы. — Тэлли посмотрела на свою руку вруке Зейна. — Можно еще один вопрос, Зейн-ла?

— Конечно. — Он улыбнулся. — Мне нравятсятвои вопросы.

Тэлли отвела взгляд и немного смущенно проговорила:

— Когда ты меня поцеловал — ты это сделал только длятого, чтобы меня разговорить? Чтобы я лучше вспоминала? Или…

Она умолкла и взволнованно заглянула в его глаза.

Зейн усмехнулся.

— А ты как думаешь?

Но ответить он ей не дал. Он обнял ее за плечи, притянул ксебе. На этот раз поцелуй длился дольше. Тепло губ Зейна, уверенная сила егорук, вкус кофе и запах его волос…

Наконец они оторвались друг от друга, и Тэлли запрокинулаголову, тяжело дыша. Во время поцелуя ей так не хватало кислорода. Но зато еесердце снова забилось чаще — намного чаще, чем после таблеток для сжиганияжира, чем даже во время прыжка с башни прошлой ночью. И она вспомнила ещекое-что, о чем следовало сказать раньше, но она почему-то не сказала.

И это должно было жутко порадовать Зейна.

— Вчера ночью, — выпалила Тэлли, — Кройсообщил мне, что у них для меня что-то есть, — но что именно, не сказал.Он собирался оставить это здесь, в Нью-Красотауне, и спрятать так, чтонадзиратели не найдут.

— Что-то из Нового Дыма? — широко раскрыв глаза,проговорил Зейн. — Где?

— Валентино триста семнадцать.

— Секундочку, — сказал Зейн, быстро снял с пальцаТэлли интерфейсное кольцо, снял и свое кольцо и повел ее в глубь сада. —Лучше от колечек избавиться, — объяснил он. — Не хочу, чтобы за намиследили.

— Ой, конечно. — Тэлли вспомнила прежние времена —как легко и просто было обдурить майндеры в интернатах. — Надзирателивчера ночью… Они сказали, что будут приглядывать за мной.

Зейн хмыкнул.

— За мной они приглядывают всегда.

С этими словами он нацепил колечки на два высоких листаосоки, и листья склонились от тяжести.

— Ветер будет их время от времени покачивать, ивпечатление создастся такое, будто мы их и не снимали, — пояснил Зейн.

— Но разве это не будет выглядеть странно? То, что мытак долго остаемся на одном и том же месте?

— Это же увеселительный сад. Тут многие доставляют другдругу удовольствие, — рассмеялся Зейн. — Я здесь не раз бывал.

Тэлли эти его слова совсем не понравились, однако она неподала виду.

— А как мы потом разыщем колечки?

— Я знаю это место. Перестань волноваться.

— О. Прости.

Зейн обернулся и рассмеялся.

— Тебе не за что просить прощения. Я уже давно такздорово не завтракал!

Они оставили колечки в траве и отправились к реке и особнякуВалентино. Тэлли шла и гадала, что же они могут обнаружить в комнате тристасемнадцать. В большинстве особняков у каждой комнаты имелось собственное имя.Комната Тэлли в особняке Комачи называлась «Ипрочее», комната Шэй называлась«Синеенебо», но особняк Валентино был настолько стар, что его комнаты былипопросту пронумерованы. «Валентиновцы» всегда были помешаны на такой чепухе —сохраняли древние традиции своего дряхлеющего дома.

— Хорошее местечко твои друзья выбрали, чтобы что-тоспрятать, — отметил Зейн, когда они с Тэлли уже были недалеко отраскинувшегося на берегу реки особняка. — Легче сохранить тайну там, гдестены не разговаривают.